Вторая жизнь Евы. Глава 12

Когда с автографами было покончено, Герман вернул папку в портфель и почти торжественно произнес:
— Поздравляю, теперь вы сможете помочь сотням больных и обездоленных.
В его голосе звучала едва прикрытая насмешка, и Еве захотелось побыстрее уйти.
— А вы пришли к Владиславу Николаевичу? — зачем-то спросил он, словно могло быть иначе. — Думаю, вам не стоит видеться перед операцией. Лишние волнения ему ни к чему...
— Перед какой операцией? — насторожилась Ева. — Разве она назначена не на среду?
— У Влада был очередной приступ, так что до среды он может и не дотянуть.
— Тем более я должна его видеть! — воскликнула она и тут же смутилась.
— Зачем? — искренне удивился Герман. — Встретитесь после операции. А теперь извините, мне пора.
Сказав это, он энергично двинулся в глубину коридора и вскоре скрылся из виду.
Палата Влада оказалась пустой. Молоденькая медсестра, встретившая Еву, сообщила, что господина Бельского перевели в предоперационную.
— Это этажом выше, — объяснила она. — Нужно подняться на лифте и повернуть два раза направо. Там будет стеклянная дверь. Хотите, отведу вас?
— Нет, спасибо, я сама, — сказала Ева, о чем вскоре пожалела.
Выйдя из лифта, она дважды повернула направо, но стеклянной двери не обнаружила. Вернуться назад тоже не удалось. В очередной раз ругая невероятно запутанную систему коридоров, Ева попробовала сориентироваться по пейзажу за окном, но и там ее ждало разочарование: бестолковое нагромождение серых крыш. В общем, без помощи было не обойтись. Она направилась к ближайшему кабинету и замерла у приоткрытой двери, услышав тихий, но отчетливый голос Германа.
— Еще раз вам говорю — никто ничего не узнает. Он и сам через год-другой отправится на тот свет, а мы его просто немного поторопим. Зато вы сможете купить себе виллу на Багамах. Хотите виллу?
Ева осторожно приоткрыла дверь. Человек, с которым говорил Герман, стоял к ней спиной, но вот он повернул голову, и она узнала в нем доктора — вытянутый профиль с тонким острым носом, безвольно скошенный подбородок, воловьи глаза...
— Чего вы боитесь? — с напором продолжил Герман. — Одно незаметное движение...
— Незаметное? — вдруг взвизгнул доктор. — Мне будет ассистировать еще один врач. Плюс медсестры, анестезиолог... Незаметное...
— Ну-ну, не кипятитесь, не надо так кричать. Будьте последовательны, в конце концов. Уж если начали, продолжайте.
— Это разные вещи. Очень разные, — сдавленно произнес доктор, — одно дело держать его на уколах и совсем другое — убийство...
— Не нужно громких слов. Какое убийство? Несчастный случай. А от несчастного случая никто не застрахован. Тем более что у вас на столе уже умирали, и не раз.
— Да, дважды, но у первого пациента не было шансов, второй страдал редкой формой аллергии...
— А третий — практически уже труп, — весело подхватил Герман и, враз став серьезным, положил на плечо доктора свою цепкую ладонь. — Вы нигде и никогда не заработаете таких денег — это во-первых. А во-вторых, не хотел говорить, но, видимо, придется. Я знаю, что об аллергии убиенного вами пациента было написано в анамнезе, который вы, видимо, не потрудились изучить должным образом. Поэтому вам пришлось все собственноручно переписать, кого надо уволить, с кем договориться, но факт остается фактом — смерть несчастного на вашей совести.
Доктор с ненавистью посмотрел на Германа и уныло произнес:
— Ладно. Я постараюсь.
— Нет, вы не постараетесь, а сделаете все, как надо, — улыбнулся тот. — Теперь идите. Сосредоточьтесь, операция все-таки. — И с той же радушной улыбкой проводил его взглядом, а когда сутулая спина доктора скрылась за дверью, с удовольствием потянулся, размяв плечи. В его глазах застыл звериный азарт, какой бывает у хищника, выслеживающего добычу.
Дверь распахнулась, и Ева едва успела отскочить в сторону. Но доктор не заметил ее: опустив голову, зашагал по коридору, и казалось, каждое движение дается ему с трудом. Правильно было бы незаметно сбежать, однако Герман мог выйти в любую секунду. К счастью, дверь, за которой она пряталась, оставалась открытой, и Ева решила переждать в этом хлипком, но все-таки убежище.
Какое-то время было тихо, затем раздались шаги. Герман вышел в коридор, направился в сторону операционной и вдруг замер. У него возникло странное ощущение. Обострившаяся до предела интуиция подсказывала, что не все так просто. Герман кожей почувствовал опасность и медленно, очень медленно развернулся. Из-за двери донесся едва различимый шорох.
— Кто здесь? — спросил он и, не дождавшись ответа, рванул дверь.
Ева зажмурилась. Эта сохранившаяся с детства привычка в другой ситуации выглядела бы мило, но только не теперь.
— Вы все слышали? — холодно осведомился он.
— Да, — ответила она, решив, что выкручиваться не имеет смысла.
— Прекрасно.
Герман бегло осмотрелся и, больно впившись рукой в ее предплечье, потащил за собой.
— Отпустите меня! — закричала Ева, пытаясь вырваться.
Через несколько мгновений они были на запасной лестнице, потом прошли по плохо освещенному узкому коридору и оказались в комнате, заваленной строительным мусором. Герман буквально втолкнул ее туда, и Ева, спотыкаясь о какие-то доски, упала на мешки с цементом.
— Посидишь здесь пару суток, подумаешь о жизни, — грубо сказал он, достав из кармана связку ключей.
— Вы сумасшедший? — спросила она. — Рано или поздно, но правда всплывет наружу.
— Правда? Какая правда? — оскалился Герман. — Бельский одной ногой в могиле — это знают все. А значит, его смерть во время операции никого не удивит. Вслед за ним отправишься и ты. Умрешь с горя, точнее от передозировки. Мои люди подтвердят твое пристрастие к героину. Еще вопросы есть?
— Есть. Зачем вам наши смерти? В чем ваша выгода? Или это просто месть неудачника?
Он подошел ближе и всмотрелся в ее лицо, словно видел его впервые.
— Ты действительно ничего не поняла? Лана была хоть и дурой, но уж точно посообразительнее. Во всяком случае, она никогда бы не подписала бумаги, не прочитав их.
— Какие бумаги?
— По фонду. Среди них было твое завещание, по которому в случае твоей смерти все движимое и недвижимое имущество империи Бельского переходит другу семьи, идейному вдохновителю и бессменному партнеру по бизнесу, то есть мне.
— И вы думаете, что не вызовете этим подозрений?
— Нет, ты определенно глупее, чем я думал, — засмеялся Герман. — Какая разница — вызову, не вызову... В юридических вопросах истина не имеет никакого значения. Главное, чтобы бумажки были в порядке. Ладно, заболтался я. Мобильный! — он протянул руку. — Дай мне свой мобильный. Или ты хочешь, чтобы я отнял его силой?

***

Бельский открыл глаза. Прямо над ним на потолке дрожал желтый квадрат. Сначала он не мог сообразить, что это, и лишь спустя минуту понял — солнце. Неожиданно выглянув из-за тучи, оно ослепило пасмурный день, ворвавшись в палату сквозь небольшое окно. Бельский болезненно сощурился. Невыносимо ныл затылок, ломило в висках, в которых с пугающей частотой бился пульс. Казалось, одно движение — и кровь из вен вырвется наружу. Еще какое-то время ушло на то, чтобы понять, где он и почему. Память пунктиром выдавала ненужные подробности, упуская самое важное. Вот только что было этим важным? Лана... Она уехала к матери. Потом он послал за ней Гилеровича. Затем был этот чудесный сон: он плыл по широкой прозрачной реке, плыл медленно и невесомо, рассматривая изумрудные водоросли и быстрые стайки разноцветных рыб... А потом позвонил Липатов. Да-да, именно поэтому он теперь здесь. Липатов сказал, что Лана была в его покер-клубе с каким-то мужчиной, а после увезла с собой мальчика. Какого мальчика? И главное — почему его так взволновала эта новость?
— Владислав Николаевич, мы готовы начать операцию, — почтительно склонился над ним доктор, войдя в солнечный квадрат. — Вы меня слышите?
Он кивнул.
— В таком случае, я приглашу медсестру, и она займется вами.
“Какое неприятное лицо”, — мысленно отметил Бельский, а вслух произнес: — Телефон...
Получилось совсем беззвучно, и доктор склонился еще ниже.
— Что вы говорите?
— Телефон, — повторил он одними губами. — Где мой телефон?
Доктор взял с прикроватного столика мобильный, протянул его Владу и тут же предложил:
— Хотите, я позвоню? У вас, кажется, пропал голос...
Лана не отвечала, и с каждым новым набором ее номера он все четче осознавал, что должен, обязательно должен увидеть ее до операции. Его вдруг охватило тягостное предчувствие, будто кто-то всезнающий шепнул на ухо: “Это конец”. Он даже услышал голос — тихий и вкрадчивый, смутно знакомый, недавно звучавший, вот только где? “Это конец”, — повторил голос несколько раз, и было невозможно избавиться от него. Влад сделал доктору знак подать ручку и бумагу. “Я хочу видеть жену, — написал он, — разыщи ее”.
— У нас совсем мало времени, с каждой минутой опасность для вашего здоровья увеличивается... — запротестовал доктор, но тут же осекся, наткнувшись на его холодный взгляд. — Я попробую...
И направился к выходу, соображая, что даст ему эта вынужденная пауза. С одной стороны, все складывалось неплохо. Прекрасное оправдание — последняя воля пациента, сознательно укоротившего собственную жизнь. “Если бы мы не потеряли время, то возможно...” Прекрасное оправдание. Но с другой... Бельский будто почувствовал что-то. Людей на пороге смерти часто посещает прозрение. В любом случае, надо посоветоваться с Германом...

***

Это была странная комната, словно предназначенная для заключения — железная дверь, на окне решетка. За окном виднелся индустриальный пейзаж с трубами и мостами, внизу, вдоль всего здания простирался высокий кирпичный забор, на котором кто-то размашисто и весело написал “Свободу психам!”
Ева взобралась на подоконник и попробовала открыть раму, но та оказалась наглухо заколоченной. Из коридора донесся отдаленный женский голос: “Маша, я на операции!” И вдруг с пугающей ясностью она увидела белую комнату, сосредоточенные лица врачей, стол, а на нем Влада, безвольно лежащего под ярким светом операционных ламп. Увидела доктора, занесшего над ним скальпель, экран кардиографа с тонкой ниточкой замершего пульса, и ей сделалось дурно. Подавив приступ тошноты, Ева бросилась к двери и принялась колотить по ней изо всех сил, но коридор стих. Казалось, что во всем здании нет ни единого человека, что время остановилось, поглотив какие-либо звуки.
“Все равно нужно что-то делать, — решила она. — Не сидеть же, покорно ожидая конца?” И снова застучала в дверь, крикнула: “Эй, кто-нибудь!” Сначала тихо, потом громче и совсем громко, как не кричала ни разу в жизни. Однако и это не дало никакого результата. Оставалась единственная надежда — выбраться через окно. Ева внимательно изучила чугунную решетку и обнаружила, что одна из витиеватых ячеек немного больше остальных. Тут же вспомнила слова бабушки: “Там, где проходит голова, пройдет и все остальное”. Но для начала нужно было разбить стекло, и Ева, не медля ни секунды, сделала это одной из лежащих под ногами досок. Затем, взобравшись на подоконник, попробовала протиснуть голову между гнутыми прутьями. “Давай, ты сможешь!” — подбадривала она себя, с ужасом представляя, что застрянет в этой дурацкой беззащитной позе. Возможно, этот ужас и придал ей сил, так что уже через минуту Ева стояла на карнизе и, мертвой хваткой вцепившись в решетку, старалась не смотреть вниз.
“Ну вот, это и есть женская логика, — сказала она. — Ты начала выбираться, даже не подумав, что будет дальше”. Прыгать с четвертого этажа как-то не хотелось, до соседней комнаты было чуть больше двух метров, и единственным, что объединяло оба окна, оказалась тонкая труба. Глядя на нее, Ева впервые в жизни пожалела, что не поддалась на бабушкины уговоры и не поступила в цирковое училище.
“Господи, помоги мне”, — прошептала она и медленно двинулась вдоль стены. Труба слегка прогнулась, заскрипела под ногами всеми своими непрочными креплениями и, когда до соседнего окна оставалось каких-то полметра, с лязгом вырвалась из стены. Но именно в эту секунду Ева успела одной ногой ступить на карниз и ухватиться за кирпичный выступ сбоку.
“Спасибо, Господи!” — сказала она, прижавшись всем телом к стеклу. К счастью, окно оставалось без решеток, рамы не были заперты, и, толкнув их, Ева без труда попала в комнату — обыкновенную пустую палату с тремя узкими, аккуратно заправленными кроватями. Она бросилась к выходу, но там ее ждал очередной сюрприз — дверь была заперта снаружи.

***

— Послушай меня, Влад. На поиски Ланы может уйти уйма времени, а в твоем состоянии каждая минута на счету.
Герман вздохнул и укоризненно покачал головой.
— А чего ты вдруг печешься о моем здоровье? — поморщился Бельский. Каждый звук резонировал в макушке и болью стекал по затылку вниз.
— Ну что ты говоришь? — улыбнулся Герман. — Мы же с тобой друзья...
— Брось. Мы никогда не были друзьями, — оборвал его Влад и, прикрыв тяжелые веки, сказал тихо, словно самому себе: — Знаешь, чего я боюсь больше всего? Потерять ее. Смешно, правда? Раньше я ревновал Лану безумно, думал, что люблю, но только теперь понял, как это... любить... Найди ее. Когда я очнусь после наркоза, хочу, чтобы она была рядом.
— Обязательно найду, — пообещал Герман, сжав его холодную ладонь.

***

Солнце снова спряталось за тучу, закат окрасился грязно-оранжевым, обещая холодный ветер с утра. Двое — он и она, обнявшись, шли по мосту.
— Замерзла? — спросил парень, прижимая к себе хрупкую коротко стриженую девушку.
— Ага, — кивнула она и вдруг остановилась.
— Ты чего?
— Смотри! Видишь? — девушка ткнула пальцем в сторону частной клиники. — Женщина по веревке спускается из окна...
— Где?
— Да вон же! Не туда смотришь...
— А, вижу... — обрадовался парень. — По-моему, это не веревка, а простыни. Ты знаешь, что раньше там была психушка, пока ее местные олигархи не выкупили под элитную клинику.
— Кажется, там ничего не изменилось. Какой нормальный человек станет спускаться из окна на простынях? Только псих...

***

Их было пятеро: доктор, его коллега — мрачный тип с низко нависшими на глаза бровями, маленький рыжий анестезиолог и две медсестры — немолодые, как на подбор крупные тетки.
Бельский посмотрел на доктора, и ему показалось, что тот отвел взгляд.
— У меня все готово, — сказал анестезиолог. — Можем начинать.
То, что произошло дальше, показалось ему странной галлюцинацией. Он вдруг услышал голос Ланы. “Лучше по-хорошему отойди, — угрожала она кому-то. — Я не шучу!” Спустя мгновение Лана уже стояла перед ним — всклокоченная, с растрепанными волосами и длинным острым осколком стекла в руке.
“Странный наркоз... — подумал Бельский. — Но мне же его еще не дали. Значит, я схожу с ума?”
— Они хотят убить тебя, — выкрикнула она. — Я слышала, как Герман договаривался с доктором...
— Лана, ты вернулась, — прошептал Бельский, мысленно сожалея, что это всего лишь галлюцинация. — Брось стекло, а то можешь порезаться.
 — Остановите операцию! — потребовала она. — Имейте в виду, я обо всем уже рассказала своим друзьям, и если с ним что-нибудь случится...
— Лана — тихо повторил он.
— Это не Лана, Влад, — вышел из-за ее спины Герман. — Эту девушку зовут Ева, Ева Крылова. А Лана умерла.
— Что?
Реальность постепенно стала возвращаться к нему вместе с болью в висках. Боль отрезвила сознание, туманные силуэты жены и Германа приобрели резкость.
— Лана умерла, — повторил Герман. — А она решила занять освободившееся место, чтобы стать единственной наследницей твоего состояния.
— Неправда! — вспыхнула Ева. — Все как раз наоборот. Это он захотел избавиться от тебя. Герман разыскал меня и предложил сыграть роль твоей жены, сказал, что ты не переживешь ее смерти, попросил помочь. Я давно хотела рассказать тебе правду, но не было подходящего момента...
— Пошли вон, — тихо произнес Бельский.
— Влад, выслушай меня, пожалуйста...
— Я сказал — вон. Оба!

***

Ева открыла дверь своим ключом, разулась, сняла пальто и прислонилась щекой к холодной стене. Лицо горело так, словно его отхлестали.
“А я вот так тебя!” — донесся из глубины квартиры голос Елизаветы Кирилловны.
Бабушка и Андрей сидели за столом один напротив другого и играли в карты. Рядом с Андреем возвышалась горка помятых купюр.
— Ты не поверишь! — воскликнула Елизавета Кирилловна. — Этот маленький проходимец выиграл у меня пять тысяч. Но я отыграюсь, клянусь памятью Соломона Яковлевича! Великий был человек, мой учитель и лучший фокусник в Союзе... Сдавай, изверг, чего смотришь?
— Я бы на твоем месте с ним не связывалась, — устало опустилась на диван Ева.
Андрей окинул ее внимательным взглядом и отложил карты в сторону.
— Э, ты чего?! — возмутилась Елизавета Кирилловна. — Сдавай!
— Не буду, — сказал он, сложив руки на груди. — Пусть сначала расскажет, кто она такая и зачем привезла меня сюда.
— Пожалуйста, — улыбнулась Ева. — Я твоя родная тетка, а она — твоя прабабушка. Тоже родная...
— Андрей — сын Светланы? Ты ничего не путаешь? — не поверила Елизавета Кирилловна. — Тогда получается, что его отец...
— Нет, не Бельский. Лана родила ребенка до встречи с ним. Родила и оставила матери, а та подбросила на крыльцо магазина. Оттуда он попал в детдом...
— Бедный мальчик...
— И где моя мать? — хмуро спросил Андрей.
— Погибла в автомобильной аварии.
— А отец?
— Не знаю. Я с ним не знакома.
В комнате воцарилось молчание.
— Ну вот, теперь ты все знаешь, — прервала его Ева. — Я предлагаю тебе остаться с нами. Со мной. Во всяком случае, мне бы этого очень хотелось...

***

И все вернулось на круги своя. Если бы не Андрей, то могло показаться, что в ее жизни не было никакого приключения. Не было Бельского, Германа, сыщика Гилеровича... Но Андрей, обитавший у бабушки, своим присутствием ежедневно напоминал о той странной и удивительной жизни — ее второй жизни, пролетевшей в череде будней яркой кометой и погасшей так же быстро.
Отпуск закончился, и Ева вышла на работу в библиотеку. Время от времени, сидя перед компьютером, она испытывала непреодолимое желание отыскать в Интернете хоть какую-то новость о Бельском. Жив ли он? Здоров? Чем занимается? Но всякий раз, открывая поисковик, говорила себе: “Не надо. Все в прошлом, и это правильно”.
В конце декабря выпал долгожданный снег. Город надел гирлянды, в воздухе запахло мандаринами. Ева купила несколько разноцветных шаров — Андрей обещал помочь нарядить елку. На пороге ее встретила расстроенная Елизавета Кирилловна.
— Ты только не волнуйся, — сказала она и протянула записку.
— Что это?
— Андрей оставил. Я пришла, а она на столе...
— “Спасибо вам за все, но меня нашел отец, и я теперь буду с ним”, — прочла Ева. — “Ну что ж...” — она почувствовала, что сейчас расплачется. И чтобы бабушка не видела слез, отошла к окну. Последняя ниточка, связывающая ее с прошлой жизнью, была оборвана. “С другой стороны, мальчику нужен отец, — успокаивала она себя. — Его не способны заменить тети и дяди, пусть даже родные”.
Вечером после ужина бабушка как всегда принялась раскладывать свой пасьянс, а Ева стала наряжать елку. Обе делали вид, что ничего не произошло. Так было легче. И вдруг в дверь позвонили.
— Я открою, — сказала Елизавета Кирилловна и засеменила в коридор. — Я знала, что ты вернешься! — донесся до Евы ее восторженный возглас. — А это...
— Это мой отец, знакомьтесь.
Ева обернулась и увидела Бельского.
— Андрей сказал, что у вас мало елочных игрушек, — улыбнулся он. — Вот мы и купили по дороге...
— Как ты меня нашел? — растерялась она.
— Гилерович, — напомнил Бельский. — Ну так что, будем наряжать елку?